Однажды Невзороф поспорил с Евгением Ясиным. Забыв, что тот — коварный и злой волшебник, Невзороф стал утверждать, что Евгения Альбац знает экономику лучше, чем Ясин, что она прекрасный товарищ, женщина, и у неё богатый внутренний мир. Ясин вскипел и превратил Невзорофа в двенадцатиперстную кишку, поместив его в утробе Евгении Альбац.
Сначала Невзорофу это было непривычно. Но со временем он понял, что здесь тепло и сытно, хотя и немного темновато. Откуда-то сверху ему посылали много вкусной и здоровой пищи, и, надо сказать, совсем не кошерной. Будучи двенадцатиперстной кишкой, Невзороф съедал за день много шоколада, солёных огурцов, макарон по-флотски, шашлыков из свинины, рульку, гурийскую капусту, хинкали, чебуреки, копчёную грудинку, йогурты, кефиры, тан, верблюжий кумыс, морскую капусту, плавники акулы, королевских креветок, речных раков и морских крабов, щупальца осьминога и ласточкины языки. Всё это не надо было жевать: всё было уже пережёвано и подавалось под соусом. Единственное, чего он терпеть не мог, — это чахохбили и активированный уголь, который время от времени заставляла его принимать Евгения Альбац.
Ему нравилось одиночество, он отдыхал от суеты, от общения, и на него нахлынули воспоминания. То он вспоминал своё раннее детство, как его забодал козлёнок. То отрочество, как его заклевал петух. То юношество, когда его изловили хулиганы, затолкали в трубу от самовара, накрыли трубу сапогом и стали раздувать, чтобы самовар поскорее вскипел. Видимо, там, в трубе, Невзороф впервые оказался в темноте, наедине со своими мыслями. Здесь же, в утробе прекрасной Евгении Альбац, у него, наконец, появилось время для чтения. Он прочитал "Стихи зла" Бодлера, "Весёлые рассказы для детей" Маркиза де Сада, "Воспоминания" Геббельса, а также "Книгу о вкусной и здоровой пище", которая помогала ему определить яства, посылаемые свыше.
Проведя несколько недель в одиночестве, Невзороф вдруг понял, что он не один, у него есть соседи. Печень, которая находилась неподалёку от двенадцатиперстной кишки, в действительности была предводителем запрещённого в России "Исламского государства", которого звали аль-Багдади и который скрывался здесь, спасаясь от американских спецслужб; отсюда же он руководил террористическими актами. Невзороф то и дело слышал арабскую речь, боевые приказы, за которыми следовали террористические акты в Париже и Брюсселе. Селезёнка, которая время от времени начинала ёкать, на деле была знаменитым каббалистом Лайтманом, который отсюда, из своеобразного подземелья, из глубины проповедовал бессмертие, царство духа, победу добра над злом.
Одним из яичников Евгении Марковны Альбац оказался Михаил Жванецкий, который всё время шутил и сам же смеялся своим шуточкам. А вторым яичником был Чарли Чаплин, неугомонный в своих киноэтюдах. Он снимался в немом кино. Если правый яичник всё время хихикал, то левый молчал. Матку Евгении Марковны Альбац никто не занимал. Это место оставалось вакантным. Множество достойных персон участвовали в конкурсе, чтобы занять престижное место, но не выдерживали испытаний, и место пустовало.
Когда Евгения Марковна Альбац выступала со своими эфирами в программе "Полный альбац" и учила российских политиков тому, как надо управлять государством, порой с ней случались казусы. Вдруг в эфире наряду с её голосом иногда начинала звучать арабская речь или негромкое ёканье, сопровождавшееся учением о добре. Иногда раздавалось хихиканье, и слышалась очередная шутка Жванецкого, отчего слушатели "Эха Москвы" переставали внимать Евгении Альбац и начинали покатываться от смеха. Невзороф пользовался этим и любил иногда подшутить над той, кто давала ему кров и еду. Во время передачи Евгении Марковны, когда та рассказывала, как нужно в Израиле строить теократическое государство, Невзороф вдруг начинал петь православные псалмы и громко читать четьи-минеи, чем приводил в замешательство публику "Эха Москвы". В конце концов, Невзороф убедился, что весь эфир Евгении Марковны Альбац оказался занят самыми разными персонами: военными, дипломатами и художниками, многие из которых значились в Википедии.
Однажды к Невзорофу в двенадцатиперстную кишку залетела муха, и он долго гонялся за ней, а поймав, не убил, а выбросил обратно на волю, используя для этого не парадную дверь, а чёрный ход. Евгения Марковна Альбац, применяя месопотамские технологии, умела превращаться в лошадь и участвовала в рысистых испытаниях. Это было для Невзорофа чистой мукой, потому что вместо вкуса привычных кушаний ему подавали овёс и сено. Он уже давно отвык от них, предпочитал блюда из меню ресторана "Турандот". Коротая время, Невзороф слепил из хлебных мякишей и кусочков жёваной курицы шахматные фигуры и играл в шахматы сначала сам с собой, а потом с аль-Багдади и Лайтманом, привлекая к игре и Жванецкого, и Чарли Чаплина. Однако число участников турнира сократилось, ибо яичник, в котором находился Жванецкий, был удалён, а Чарли Чаплин вышел сам, использовав для этого несколько урочных дней, когда из яичника открывался ход наружу.
Невзороф стал обладателем страшной тайны, о которой никто не догадывался: Евгения Марковна Альбац отправилась за океан в Америку, там у неё состоялось тайное свидание с министром обороны Соединённых Штатов, где они договаривались о начале большой войны с Россией. Это испугало Невзорофа, Лайтмана и аль-Багдади, и последний предложил узнать подробности, используя для этого методы народной дипломатии. Посланцы аль-Багдади побывали в кабинете министра обороны США и с изумлением выяснили, что министром обороны США является сама Евгения Марковна Альбац. Она издавала газету под названием "Нью Таймс" и с помощью этой газеты, выходившей на древнем англосаксонском языке, общалась со своей агентурой, которая была внедрена во все правительственные учреждения России. Об этом Невзорофу удалось сообщить из заточения на волю — своему доброму знакомому и другу, большому знатоку англосаксов Николаю Викторовичу Старикову. Тот решил выявить американских и англосаксонских агентов и затеял контригру. Он перевёл на древний англосаксонский язык один из номеров газеты "Завтра" и раздал её подписчикам "Нью Таймс". На следующий день половина подписчиков, прочитав полученный номер "Завтра", отправилась на пасхальную службу в православные храмы и была тут же арестована службами безопасности. Другая половина, начитавшись "Завтра", отправилась собирать деньги на установку памятника Сталину, и тоже была ликвидирована.
Однажды во время передачи "Полный альбац" Евгения Марковна поссорилась с ведущей Ольгой Журавлёвой. Та произнесла неосторожное слово, укоряя Евгению Марковну в излишнем человеколюбии, за что была съедена. Она попала в двенадцатиперстную кишку к Невзорофу, и два любящих сердца соединились. Надо сказать, что Невзороф в прежней жизни был увлечён Ольгой Журавлёвой настолько, что они обвенчались и готовы были пожениться. Теперь же они, наконец, соединились и были неразлучны и счастливы.
Евгения Марковна отправилась на Средиземное море в княжество Монако, и её принимал сам князь. Он повёл её в развалины греческого амфитеатра. И Ольга Журавлёва спрашивала Невзорофа:
— Где мы?
Принц Монако повёл Евгению Марковну в роскошный римский ресторан на берегу моря. Ольга Журавлёва спрашивала Невзорофа, поедая лакомых мидий:
— Где мы?
Принц Монако вёл Евгению Марковну в дельфинарий, где нежились и плескались дельфины, и Ольга Журавлёва спрашивала Невзорофа:
— Где мы?
— Мы в свадебном путешествии, — отвечал Невзороф, обнимая Ольгу.
Принц Монако и Евгения Марковна, облачившись в скафандры, опустились на морское дно, где находились остатки финикийского галеона. Принц Монако вместе с Евгенией Марковной проплыли в трюм утонувшего судна и в кованом сундучке на пергаменте отыскали чертёж, на котором один из финикийских архитекторов изобразил третий храм Соломона. Принц Монако передал чертёж Евгении Марковне, и та поспешно сунула его себе за корсет. По прибытии в Москву союз Невзорофа и Ольги Журавлёвой распался. Ветреная красавица ушла от него к аль-Багдади, а от того — к каббалисту Лайтману, с которым время от времени в мыслях о вечном добре впадала в кому. Ночью, когда кончались изнурительные труды Евгении Марковны на "Эхе Москвы" и в газете "Нью Таймс", казалось, всё должно было затихнуть. Но нет, Невзороф слышал снаружи шумы работ: скрипела лебёдка, стучала тачка, кто-то носил кирпичи. Наверху шла работа. Это работала Евгения Марковна Альбац. Невзороф не мог понять, что могла делать красивая интеллигентная женщина на стройке. Он спросил об этом у каббалиста Лайтмана, изнурённого любовью Ольги Журавлёвой и забывшего о своей каббале:
— Что бы это могло быть такое, дорогой Лайтман? Над чем работает Евгения Марковна Альбац?
Лайтман загадочно улыбнулся и иносказательно ответил:
— А ты ничего не знаешь о строительстве Третьего храма?
Было слышно, как к Евгении Марковне Альбац подошёл милиционер и строго спросил:
— Зачем вы таскаете кирпичи? Что вы здесь строите?
И та отвечала:
— Я строю новую станцию метро "Войковская".
Невзорофу наскучила эта жизнь в узком кругу аль-Багдади, Лайтмана и Ольги Журавлёвой. Ему хотелось на волю, и он задумал написать труд "Путешествия Александра Невзорофа в стране негасимого солнца". Он воспользовался моментом, когда Евгения Марковна Альбац проходила диспансеризацию в Кунцево, бывшей больнице 4-го управления ЦК, и когда та пошла к проктологу, управлявшему змеевидным аппаратом с камерой наблюдения на конце, Невзороф изловчился и выскочил из Евгении Марковны, как был в виде двенадцатиперстной кишки, кинулся прочь и помчался по городу.
Здесь он попался на глаза известному художнику Тишкову, который специализировался на изображении человеческих органов. Тишков запечатлел Невзорофа и созданную картину поместил в экспозицию под названием "Органы". На выставку этих картин, думая, что она повествует об органах правопорядка, внутренних дел, ФСБ, федеральной службы охраны, сошлось много военных. И они в портретах не сразу узнали себя. Портрет Александра Невзорофа в виде двенадцатиперстной кишки, как всегда улыбающегося, надменного, с лёгким чувством превосходства над остальными людьми, был продан за большую сумму на аукционе "Сотбис" и теперь украшает виллу торговца бриллиантами в Амстердаме.
Теги события:
